Исповедь неравнодушного
Роман Крыжановский – тренер по коммуникации и публичным выступленям, лингвист, специалист в области дискурсологии и лингвостилистики, веган.
- Роман, пожалуйста, расскажите нам о себе. С чего Вы бы начали свою исповедь неравнодушного?
- Мой рассказ будет относительно коротким, но я попробую охватить им всё то, что для меня важно. Не хотел бы, чтобы это было похоже на исповедь участника сообщества анонимных алкоголиков. Однако анонимность мне уже явно не грозит. Ну, а с пиво-ликёро-водочными напитками вообще нет никаких отношений.
- Интересно узнать о Вашей семье, в которой Вы начали свой путь.
- Я родился и вырос в совершенно традиционной советской семье. Мои родственники – высокообразованные люди, и поэтому неудивительно, что мне с младых ногтей прививали интерес к знаниям и основательному изучению окружающего мира со всей его многоликостью, неоднозначностью и противоречивостью. Кстати, родители до сих пор нередко жалеют о том, что делали это с такой интенсивностью, именно из-за моих неудобные вопросов и неприятных комментариев. Только я понял, что, несмотря на их обширные знания и опыт, они либо избегают обсуждения того, с чем не согласны, или просто освещают исключительно те аспекты, которые им по душе, и я пришёл к выводу, что процесс познания, по определению, не может быть групповым путешествием, что это путь индивидуальных решений, выборов, наблюдений и преференций. Я понял, что ответ или согласие с тем или другим тезисом предусматривает критический и мучительный просмотр комфортных привычных представлений и идиосинкразий.
- Что Вы имеете в виду?
- В ход идут аргументы «так принято», «испокон веков люди так делали», «не смеши меня», «не надо кочевряжиться», «ты что, клоун?». Далее – нисходящая градация в сторону обидчивости. Поэтому я благодарен родственникам и за настойчивость, и за субъективность. Но я так и не захотел мириться с тем, что какая-то мелкая субъективная онтология должна влиять на сферу эпистемологии. Почему закоренелые пороки и болезни общества упорно называются истиной веков, народной мудростью? Поэтому пресловутый vox populi, как показалось мне ещё в юности, является не чем иным, как голосом комплексов этого народа, голосом его заблуждений, тёмных стереотипов и вязких традиций. И благодаря своей решительной неготовности слепо соглашаться с этой псевдомудростью и псевдоистинностью я выбрал для себя непростую самостоятельную жизненную тропу.
- Какой именно путь выбрали, когда поняли, что Вы в состоянии идти против течения?
- В отличие от моих родственников, которых ещё с советских времен называли «технарями», я более тяготел к гуманитарным знаниям. На мой взгляд, в этой области большинство вопросов просто обречены оставаться пожизненно открытыми, пожизненно дискуссионными. В ней спокойно могут одновременно сосуществовать несколько формул, которые способны решить одну и ту же проблему. Гуманитарные знания всегда интердисциплинарны и всегда имплицируют гораздо более, чем это может воспринято обычным человеком. И этот спектр импликаций непременно питает почву для разнополярных толкований, которые, к сожалению, не попадают в зону восприятия vox populi. И хотя бесчисленность толкований бесспорно либерализирует гуманитарное знание, оно, впрочем, должно подчиняться универсальной этической парадигме. Вот в этом, по моему непоколебимому убеждению, и заключается парадокс, сложность решения общегуманитарных вопросов. Ибо невозможно искать одномерные решения многомерных проблем. Видимо, и возможно, но, по крайней мере, глупо. К этой территории как раз относится и веганство.
- Веганство, то есть строгая форма вегетарианства, – впервые этот термин был использован в 1944 году общественным деятелем господином Дональдом Уотсоном. Какова история Ваших отношений с этим термином?
- Впервые я вегетарианствовал ещё в 90-е годы. Тогда мои родители снимали квартиру, денег почти не водилось, так что мясо часто оказывалось просто недоступным. Однако отсутствие трупных белков – давайте называть это тем, чем это и вправду есть, избегать непотребных эвфемизмов, ведь лексическая замена понятий неизбежно приводит к грубым ошибкам и неприятным последствиям – не мешало ни мне, ни отцу каждую субботу зимой бегать на лыжах, участвовать (небезуспешно) в ежегодных марафонах, играть в футбол и хоккей и тому подобное. Стоит отметить, что тогда почему-то не принимали это во внимание, не задумывались над абсурдностью мясоедческого мифа. Именно поэтому я могу назвать тот период лишь вынужденным вегетарианством, поскольку причислять это к настоящему, полноценному вегетарианству было бы самообманом, а такие сомнительные манипуляции уже не присущи исповеди, правда?
- Любой опыт полезен для формирования личности.
- Вторым опытом вегетарианства я могу считать мои эксперименты с рационом питания в студенческие годы. Я всегда был склонен к экспериментам. Красил волосы, покупал «эпатажную» (в глазах этого общества) одежду, жадно читал книги, которые запрещали наши доблестные культуртрегеры, книги публично сжигали в начале нулевых одноклеточные ацефал-представители молодежного фланга «Единой России», находил непопулярные магазины. Охотно испытывал тёмные общественные стереотипы, предрассудки, принципиально отклоняясь от «норм» и «стандартов», становился зеркалом, лакмусовой бумажкой для пороков горячих репрезентантов больного общества. Короче говоря, своеобразное юродство. Я думал: чем больше я похож на хрестоматийных поклонников присущей современному восточнославянскому миру гопнической парадигмы бытия, тем больше я похож на человека. Чем больше меня не одобряют «нармальные люди», «чёткие пацаны», тем правильнее я делаю. Я до сих пор придерживаюсь этих взглядов и искренне (небезосновательно) считаю, что в этих мыслях я прав. Поэтому попытки отказаться от мяса, когда подавляющее большинство студентов его ежедневно бездумно употребляет, были логической частью моего мировосприятия. Но даже и эти вылазки на территорию вегетарианства никак нельзя назвать убеждённым вегетарианством.
- Что же было тем триггером, который раз и навсегда сделал Вас неравнодушным вегетарианцем?
- Несмотря на всё это, я начал интересоваться происхождением пищи, изучать, откуда плывут эти раздражающие гортань вкусы и ароматы. Поразительно, но, стремясь как можно дальше оторваться от предрассудков современного общества, я всё же оставался заложником, пожалуй, самого жестокого среди них – мясоедения.
В моем случае ничего чрезвычайного не произошло – никакой конвертации в вегетарианство извне. Я просмотрел несколько видеороликов об издевательствах в лагерях смерти американского предпринимателя Гэри Конклина, то есть на мясомолочных фермах. Тогда я осознал, что у меня отныне нет никаких оправданий. Более того, меня совсем не трогало, полезен ли отказ от ежедневной некрофагии для здоровья. Вся эта куча дешёвых отмазок предстала перед моими глазами не просто лживой, но и откровенно преступной. Если я понимаю, что кто-то страдает, и при этом отдаю деньги палачам, то я – конечно – подельник преступников. Случай с мясоедением – это полная, беспримесная аналогия. Кроме того, я хорошо знал книгу профессора Шелли Кейгана «Нормативная этика – базовый курс этики в американских вузах», – согласно которой существуют три ключевых условия, соответствие которым свидетельствует, что поступок нравственный.
1) отсутствие прямого вреда,
2) отсутствие неприятных последствий,
3) согласие со стороны реципиента нашего действия.
Очевидно, по всем этим критериям, мясоедение вполне аморально. А меня никогда не тянуло совершать аморальные поступки. К тому же не могу не вспомнить, что на меня повлиял и пример моего друга, к нему я всегда относился с уважением. Его переход на вегетарианство сделал наглядными для меня все преимущества и бонусы такого образа жизни.
- Что для Вас является главным в веганстве?
- Важным является отличать веганство от каких-то хобби. Это не секта, не «кружок по интересам», не клуб, и не горстка фанатичных радетелей интересов «каких-то зверюшек». Это именно стиль жизни, modus putandi и modus operandi разумного и сочувственного человека, считающего себя не венцом творения и высшим звеном в цепи питания, а таким же жителем планеты Земля, как и любое другое животное. Человека, который сознательно считает нас всех без исключения равноправными. Наконец, человека, который чувствует свою личную ответственность за будущее нашей общей планеты. Ведь для того, чтобы быть подлинно человеком, не обязательно быть рабом общественных конвенций.
Я бы мог рассказать больше, но не хочу узурпировать ваше внимание долго. Завершая, процитирую высказывание, которое когда-то поразило меня: «Не убивай ничего, кроме времени. Не оставляй ничего, кроме следов ног. Не отнимай ничего, кроме фотографий. Не храни ничего, кроме воспоминаний».
- А могли бы Вы подробнее рассказать о своей профессиональной деятельности?
- По образованию я лингвист, специалист по дискурсологии, лингвостилистике, когнитивистике. Дело в том, что я всегда ценил силу слова, как устного, так и печатного. Поскольку я никогда не воспринимал агрессии и насилия как способа решения задач или конфликтов, я последовательно придерживаюсь своего лозунга: «Мои слова – это мои пули». Также мой интерес заставляет меня относиться с подчёркнутым уважением к любому языку как к лоскутной картине жизни целого этноса. Более того, слова позволяют нам ловко жонглировать смыслами. А разве это не захватывающее занятие?
- Какие перспективы Вы видите в деле веганства, распространения идей сочувственного жизни и вообще у человечества?
- Ну, достаточно посмотреть на статистику, которая, конечно, может ошибаться, но я уверен, не в этом случае. Она наглядно показывает, что в мире сейчас, по меньшей мере, 20 процентов вегетарианцев, и что самое интересное – эта цифра растёт каждый год. И это неудивительно, поскольку относиться к окружающей среде как к какой-то гигантской мусорной свалке и площадке для проявления вседозволенности невозможно бесконечно и безнаказанно. Сейчас наша планета подвергается шестому, так называемому голоценовому кризису вымирания видов, и, если все предыдущие произошли из-за естественных явлений – извержений вулканов, астероидов и т. д. – то текущий кризис имеет вполне антропогенный характер. Темпы ежегодного исчезновения биологических видов превышают естественные темпы сокращения биоразнообразия, по меньшей мере, в 1000 раз. Поэтому если человечество не захочет изменить свои привычки и мировоззрение, то мы все обречены на катастрофу.